Максим Удалов: Я могу сыграть для одного человека, если он очень хочет послушать

ФОТО: Евгений СТУКАЛИН.

Знакомые называют Максима Удалова инопланетянином. Он часто бывает молчалив и сосредоточен на своих мыслях. У него нет запредельных амбиций относительно своего статуса, свойственных многим рок-звездам, он постоянно недоволен собой и считает, что зритель музыкантам ничего не должен. В первый раз в группу «Ария» он пришел в самом начале 1987 года, во второй раз занял место за барабанной установкой уже в 2002 году.

В честь юбилея группы «Комсомолка» реализует уникальный проект – интервью со всеми нынешними участниками коллектива. Сегодня о цене магии на сцене, отношении к фанатским сообществам, настоящем дауншифтинге и совместной игре с Led Zeppelin рассказывает барабанщик Максим Удалов.

«ТЫ НА СЦЕНЕ НЕ ТОЛЬКО ЗА СЕБЯ - ТЫ ОТВЕЧАЕШЬ ЗА ВСЮ ГРУППУ»

- Максим, как вы? Не потеряли форму без туров?

- Нет, даже в отсутствии концертов у нас есть возможность продолжать занятия – на репетиционной базе, в студии. Когда я занимаюсь один, это происходят по несколько иной системе, чем обычная репетиция - играются импровизационные циклы, возрастающие по сложности, с попыткой эту планку поднять как можно выше.

- Смотрю я на вас на концертах и удивляюсь, как вы без перерыва выдерживаете. Все музыканты уходят передохнуть, водички попить, а вы еще и соло на барабанах исполняете… Обидно даже.

- Обидного в этом ничего нет. Наоборот, это очень хорошо для меня. В профессиональной среде, музыкант должен оставаться живым на протяжении всего концерта. Выложиться можно вообще за одну песню и весь ресурс истратить. А вдруг придется еще на бис играть? Ты ведь на сцене не только за себя - ты отвечаешь за всю группу, за имя. Потому что люди, которые пришли на концерт, ждут ту «Арию», которую любят. Но надо быть к этому готовым. У каждого музыканта своя система. В моей системе ничего особенного нет, для физической выносливости я хожу в спортзал, перед концертом - растяжка, разминка. Я придерживаюсь классической схемы расстановки барабанов. Если присмотреться ко многим знаменитым барабанщикам, то они, по сути, играют на одной и той же установке. По крайней мере, все песни «на все времена» сыграны на таких барабанах, это так называемый минимальный сет. Больше можно, меньше - нет. Друзья и знакомые советуют открыть школу и учить теории и практике применения инструментов, настройке, оптимизации. Но для этого нужна комната-класс, но это связано с кучей трудностей – найти помещение, сделать настоящую звукоизоляцию и т.д., но если бы была какая-то поддержка со стороны властей или спонсоров, то это вполне было бы возможно. Желание есть, но, если никому кроме меня это не нужно, я не стану этим заниматься.

- А у вас дома барабанов нет?

- Нет. На сегодняшний момент я не могу позволить себе такой дом, где в отдельной комнате или подвале будут стоять барабаны. Если дома у меня какие-то барабаны или детали к ним есть, то я на них не играю. Все репетиции и разбор материала происходит в студии.

- Где-то читала, что вы учились играть, снимая партии Джона Бонэма. А если представить, что вы начинали в наше время, на чьей игре вы бы учились?

- Это очень громко сказано – партии Джона Бонэма. Я просто включал на магнитофоне записи Led Zeppelin и играл вместе с ними. Я чувствовал свою сопричастность с ними, но при этом, конечно, отдавал себе отчет в том, что сижу дома и играю под магнитофон. Когда я начал слушать Led Zeppelin , меня в первую очередь заинтересовала музыка, а не конкретный исполнитель. Есть такая группа Twenty One Pilots – там всего два человека, и один - барабанщик. И я думаю, что многие хотят играть, как он, хотя ничего запредельного он не показывает. Но зато его знают все. И кто-то послушает их и, как я в свои 12-13 лет, возьмет палочки и начнет его изображать. Мы всегда сначала отталкиваемся от музыки. Есть, например, отдельно взятые музыканты, перформеры, ведущие барабанщики, которые играют суперсложно, но молодежи по большей части они не интересны. Такой музыкант, может, и круто играет, но он один. Но молодежь взрослеет, влюбляется, женится под свою любимую музыку, поэтому здесь вопросы не в сложности исполнения. А для начинающих музыкантов всё несколько иначе, поскольку люди молодые, они хотят ощущать какую-то нагрузку, что музыканты не просто по одной ноте дергают, а прямо вваливают, поэтому рок 70 -х годов был для меня в этом плане очень показательным. А сейчас интересные тогда для меня барабанщики вряд ли привлекают нынешних молодых людей, которые только начинают. Когда человек начинает, он еще не знает, во что это выльется. Для молодого поколения это и мечта, и челлендж.

Максим Удалов: Родные почему-то думали, что мои занятия музыкой не могут к хорошему результату привести, поэтому я решил прийти к этому результату как можно скорее. ФОТО: Евгений СТУКАЛИН.

«СЛОВ «МЫ ТЕБЯ БЕРЕМ» НЕ БЫЛО»

- Когда вы поняли, что хотите быть не парнем с магнитофоном, а делать все эти трюки с палочками и прочие эффектные штуки за барабанами?

- Это все объясняется моим происхождением. Мой отец занимался музыкой, играл на аккордеоне на уровне концертмейстера. Но, увы, однажды он повредил правую руку, увечий не было, но был задет нерв. Пришлось расстаться с карьерой музыканта, и он стал готовиться поступать в ВУЗ. Научившись писать левой рукой, он вскоре поступил в МВТУ им. Баумана, где встретил потом мою маму, и я оказался в проекте. Думаю, мне от него досталась какая-то гибкость в плане обучаемости. Вопрос, кто твои родители, всегда остается актуальным для каждого человека. С институтом у меня не сложилось. Я туда идти не хотел. И чтобы не просить деньги у родителей, пошел на работу – успел поработать в лаборатории в НИИ Точных Технологий, где у меня работали отец и мать. Работать было интересно, но я не хотел всю жизнь сидеть в этом почтовом ящике с допуском. А времени и сил на музыку оставалось меньше, хотя я всегда играл в разных ансамблях, но когда я пошел работать, то понял, что заниматься надо еще лучше, так чтобы можно было только играть на барабанах и не работать больше ни на каких других работах. Пути было два. Первый - ресторан или, проще говоря, кабак. Но знакомые музыканты говорили, что мне не нужен кабак, иначе стану циником, буду думать только о деньгах и о том, как распаковать клиента. Зато в то время там можно было заработать настолько много, сколько никакая эстрада не зарабатывала. Второй путь, собственно, эстрада. Я понимал, что надо мобилизовать свои силы, научиться играть лучше и попасть в сильный ансамбль. Был и третий путь - создать свой коллектив, но мне явно не хватало вещества для критической массы, поэтому не считается. И я работал в НИИТТ, плюс еще три-четыре раза в неделю ходил заниматься в ансамбле при Московском институте электронной техники.

- Вы пришли в «Арию» в 20 лет, записали альбом «Герой асфальта» и сразу стали звездой. Ваши родители изменили отношение к вам?

- Конечно. Они очень обрадовались, что я теперь не являюсь каким-то непонятным элементом, который теоретически может принести позор: типа играл в кабаке и спился, и все потому, что в институте не учился. А тут все-таки Москонцерт. Даже бабушка ходила с моей двоюродной сестрой на «Рок-панораму-87», чтобы узнать, чем я занимаюсь. Это был большой концерт на малой спортивной арене. Мне, честно говоря, очень не хотелось расстраивать свою семью. Они почему-то думали, что мои занятия музыкой не могут к хорошему результату привести, поэтому я решил прийти к этому результату как можно скорее.

- А когда вы радовались больше: когда вас в первый раз позвали в «Арию» или во второй?

- Меня и в первый раз никто не звал, я, можно сказать, напросился (смеется). Мы с Сергеем Мавриным играли в «Черном кофе», и когда мы вернулись из первой поездки – полугодового тура по Казахстану - вся группа разошлась. Поездка эта была настолько тяжелая, мы поняли, что в рамках одного коллектива ничего поменять не сможем. Я для себя сделал вывод, что лучшее, что сейчас могу сделать - прыгнуть в другой хороший коллектив. И про «Арию» я узнал достаточно поздно. На тот момент в группе «Круиз» произошел конфликт, и меня туда порекомендовали на место ушедшего Сергея Ефимова. Я уже начал репетировать с Валерием Гаиной, но понимал, что приходить играть после Ефимова – безумие. Да и было внутреннее ощущение, что он вернется. Я позвонил Маврину и узнал, что он в «Арии». Был конец 86-го года, я что-то слышал про «Арию», но саму музыку не слышал. Они там уже кого-то прослушивали на место барабанщика, но меня все равно позвали показать, что я могу. А я пока репетировал с Гаиной, очень подтянулся. Таких слов: «мы тебя берем» не было. Я попал на репетицию, и мы сразу начали разбирать свежий материал, который впоследствии преобразовался в песню «1100». Это так называемый первый раз. А потом все сложилось как сложилось. Иногда меня спрашивают, не жалею ли я. Нет, я ни о чем не жалею. Я не совершил в жизни таких поступков, о которых можно жалеть. Это жизнь. Люди пересекаются. Так же и с семьями бывает. Надо держать тему и не распускать сопли. Особенно для мужчины.

«УСПЕШНЫМИ СТАНОВЯТСЯ ТЕ, КТО МОЖЕТ СВОЙ УСПЕХ ПОВТОРИТЬ»

- Вот Владимир Холстинин говорит, что с каждым новым альбомом труднее писать песни, ведь нужно, чтобы они были лучше предыдущих. Все именитые группы с годами так поднимают для себя планку? И с чем связан этот кризис идей?

- На самом деле для почти всех групп наступает определенный момент, когда они перестают создавать стопроцентные хиты. Все знают о том, что есть группа Rolling Stones. А кто помнит, когда в последний раз где-то говорилось о том, что у них вышла новая пластинка или песня? Молчание, правильно? Или возьмем несколько более молодой коллектив Depeche Mode. Да, они чувствуют себя хорошо, активно дают концерты. Но что у них в репертуаре? Новых песен крайне мало. Возможно, для продуктивной деятельности есть определенный ресурс. То, что говорит Володя, это, конечно, правильно, я с ним согласен. Надо понимать, что удача и успех – это разные вещи. Когда что-то выстрелило - это удача. А успешными становятся те, кто может свой успех повторить. Но это моя формулировка.

- А вы сами для «Арии» когда-нибудь сочиняли?

- До каких-то конкретных работ дело пока не доходит, потому что я не в восторге от самого себя. Не хочу сочинять какую-то проходную песню, а ощущения, что у меня есть что-то глубокое, продуманное и законченное, которое мне дорого, у меня не возникает. То есть я обладаю всем необходимым инструментарием, чтобы делать музыку. А вот тексты для меня - очень большая загадка. В это все упирается, я не могу раскрыть секрет. Сочинить песню для меня значит написать музыку и текст. Если бы появилась подходящая идея, я бы уговорил ребят сыграть песню, которую сочинил. А пока не вижу, что могло бы принести пользу для группы.

- У западных музыкантов довольно распространены коллаборации: музыканты разных групп собираются для записи альбома или короткого тура. Как думаете, почему у нас это не так распространено?

- Ответ у меня практически готов. Это меня очень расстраивает, и я горюю. Просто концентрация людей, увлекающихся музыкой, на западе больше, чем у нас. Дело еще и в укладе жизни достаточно многочисленного среднего класса. Они живут в собственных домах, а в субботу-воскресенье едут потусить в город, на улицу, где есть клубы, рестораны. Это другая культура тусовок и пития. Люди ходят туда-сюда, слушают музыку, отдыхают. У нас среднего класса нет. Даже те, кто живет в коттеджах, не средний класс, хотя они ему соответствуют даже более чем. Дело в том, что их мало, чтобы быть классом общества, это скорее кластер богатеньких, которые живут за высоким забором и смотрят в свои 16 камер. Что касается всех остальных, то они, поработав неделю, едут на дачи, за город. Некоторая часть, впрочем, посещает клубы. Поэтому в России клубная культура на таком уровне. Между городами расстояния большие, а в самих городах жилищная застройка плотная. А где мы сегодня выступаем? В тех же самых домах культуры, построенных еще в советское время. Да, какие-то еще клубы построили, но их мало. Их было бы больше, если бы люди в них ходили, и сама культура была бы интереснее. Больше, наверное, народу не надо. У нас коллективов, которые могут регулярно собирать по стране в среднем тысячный зал, очень мало – где-то 50-70 единиц, а в одном только Нью-Йорке 17 тысяч зарегистрированных профессиональных коллективов. Вот такой расширенный ответ получился.

- Вам когда-нибудь хотелось сыграть с какими-то музыкантами из высшей лиги?

- Не-е-ет. У меня нет желания играть ни с какими музыкантами из высшей лиги, ни с каким великим гитаристом. Боже упаси! В детстве, может быть было, но я же играл с магнитофоном, и, наверное, тогда представлял, что с Led Zeppelin было бы поинтереснее играть, чем с магнитофоном. Сейчас я вполне доволен тем, что у меня есть. Другое дело – то, что на западе музыку очень любят. Это не значит, что те 17 тысяч этих коллективов могут только играть и больше ничего не делать, там просто и конкуренция больше. У нас раньше в каждой школе, на заводе, ДК был свой ансамбль - играли на танцах. Потом пришла мода на дискотеки, и все играющие на танцах коллективы, утратили свою очаровательность. Потеряв аудиторию, они почти все разошлись. Так же и с музыкой: раньше была мода, теперь - нет. А вот в Америке и вообще на западе, джаз никуда не делся, и полно джазовых коллективов. И рок, и все остальное. Люди там не бросают музыку. Во многих городах есть улицы, где много клубов, и в каждом клубе играют живые музыканты. Выступает, к примеру, неизвестная группа со своим репертуаром, и людям интересно. У нас ситуация в целом безрадостная. Идешь по Москве и думаешь: где эта улица, на которой из окон играет живая музыка. У нас меньше музыкантов хотят быть музыкантами, меньше людей любят музыку. Что поделать, ХХ век для России, это цепочка невероятных потрясений с многочисленными жертвами как людей, так и систем социального устройства и культуры. Последний колосс - советская культура - это то, что прошло через советскую цензуру, и тот рухнул, цензуру отменили, и все искусство обходить кордоны ушло. В итоге наша музыка на пороге 90-го года оказалась на самом дне. Поэтому в сухом остатке мы видим малое количество и слабое развитие.

«ЕСЛИ НА СЦЕНЕ ПРОИСХОДИТ МАГИЯ, ТО МОЖНО ДРУГ С ДРУГОМ И НЕ РАЗГОВАРИВАТЬ»

- В турах вы со своими одногруппниками проводите вместе много времени. Что вы делаете, чтобы не устать от общения друг с другом?

- Да я и не устаю, честно говоря. После того как я перестал пользоваться услугами барабанных техников, сам езжу на площадку и кропотливо, долго вожусь с барабанами. Я уезжаю раньше остальных музыкантов, вместе с технической группой. И мне это очень нравится. Вообще есть очень много причин, почему человеку в моем возрасте нужно работать руками. Когда взрослый мужчина перестает работать руками, он деградирует. Он превращается в этакого начальника, который говорит условно: «Витя, ты все проверил? Коля, ты все сделал?» А Витя с Колей понимают, что их начальник уже ничего не соображает. Есть положительные примеры, на Руси испокон веков старики всегда какие-то поделки ножом для детей вырезали.

- В одиночестве музыку слушаете?

- Я музыку слушать могу без музыки – сам себе ее в голове играю. Еще много смотрю исторические и познавательные программы, в интернете это тоже есть.

- Среди топовых групп есть примеры того, как люди годами играют вместе и при этом терпеть друга не могут. Джаггер и Кит Ричардс могут не общаться годами. А Майк Террана, говорят, в бытность барабанщиком Rage во время концерта плюнул в вокалиста. Вы бы могли существовать в таком конфликтом коллективе, если бы речь шла о действительно мировой известности или огромных заработках?

- Доброжелательность в группе, конечно, для меня имеет значение. Но гораздо важное другое – что в этот момент происходит на сцене. Если на сцене происходит чудо, магия, истерия, как у суперкультовых групп, когда они начинают играть, то можно в принципе друг с другом и не разговаривать. Была бы такая чудесная музыка, которую бы мы не делили между собой, а в жизни всякое случается. Музыка для меня важнее. Хотя я бы, наверное, в такой истории постарался договориться. Сказал бы: «Ладно, я тебе не нравлюсь, но скажи, как мне себя вести, чтобы тебя это меньше раздражало».

- А теперь традиционный вопрос в серии интервью с музыкантами вашей группы. Если бы вы с товарищами оказались на месте героев рассказа Джека Лондона «Френсис Спейт», как думаете, кого бы съели первым?

- Я бы никого не стал есть, чтобы выжить. Решил бы эту проблему как-то по-другому. Во-первых, я не представляю, как стану есть человечину. Во-вторых, чего для тебя самого будет стоить эта жизнь, если ради нее тебе пришлось кого-то съесть. Я бы не смог жить дальше. В истории Америки ведь было людоедство, и я думаю, может, Джек Лондон пытался это как-то оправдать, что при необходимости любой человек так поступит в этой ситуации. Это как Фрейд пытался все наши поступки привязать к половым органам. Возможно он что-то такое совершил, а поскольку человек умный и образованный, то решил под это подложить теорию и утвердить коллективную ответственность за свой сдвиг по фазе.

«НЕ СТОИТ НАСИЛЬНО ПЫТАТЬСЯ ПОДНЯТЬ ЗАЛ»

- Где вам больше нравится играть – в больших залах или в клубах?

- Это вообще неважно. Я могу сыграть для одного человека, если он очень хочет послушать. Я не из тех, кто устраивает сцены и истерики, потому пришло мало зрителей или они сидят. Например, мы часто играем в ДК. Где нет стоячего партера, один сидячий зал. Администрация ДК за стулья беспокоится и не разрешает людям вставать. Только, может, на последней песне зрители в проходах выходят постоять. Так вот, у меня совершенно нет в голове мыслей: «А, опять ДК, они опять все будут сидеть». Есть причина возникновения мыслей типа: «Вот человек пришел на рок-концерт и при этом сидит как в кинотеатре». А я думаю: «Он не просто сидит, он купил самый дорогой билет, он деньги заплатил, иди и играй!» Он, может, пришел с девушкой, которая любит группу «Ария», а он настоящий пацан, и тоже решил тоже посмотреть. И он не обязан плясать. Вот он сидит-сидит, а потом понимает, что на сцене в принципе нормальные пацаны, неплохо играют.

- Для такого зрителя вам интересно играть?

- Лично мне – да, интересно. Не стоит насильно пытаться поднять зал, любого из зрителей. Куда их поднимать? В атаку что ли? Если группа играет посредственно, это нельзя компенсировать тем, что музыканты принимают героические позы, бегают по сцене и кусают воздух (смеется). Это должен быть органичный момент. Все произойдет само собой.

- Получается, что вы спокойно относитесь к людям, которые сидят на ваших концертах?

- В ДК схема зала так устроена, что самые дорогие билеты впереди. И почему я не должен уважать тех, кто пришел к нам на концерт и купил именно их? Только за то, что они не скачут, а сидят? А те, кто покупают самые дешевые билеты, выходят плясать перед первыми рядами. Охранники их отгоняют, а некоторым музыкантам это не нравится. Но ведь они загораживают вид тем, кто купил дорогие билеты. Это печально.

- А вы вообще со своей позиции видите зал?

- Что-то я, конечно, вижу. Барабанщика всегда стараются отодвинуть в глубь сцены. Лично я не понимаю, зачем это делается. Но на самом деле играть можно, даже если ты не видишь зал. Все разговоры про контакт со зрителем, обмен энергией – это здорово, а как же студийная работа? Там нет зрителей, только микрофоны. Я думаю, что если ты знаешь материал, то одинаково сыграешь и один в студии, и перед полным залом.

- Вас называют то ударниками, то барабанщиками. А как все-таки правильно говорить?

- Вообще ударник – скорее, неправильно. Это какая-то часть механизма, а еще, помните, было звание «ударник коммунистического труда». Рояль, например, по принципу извлечения звука тоже ударный инструмент. Но «барабанщик» - это все же мировой стандарт, все-таки мы играем на барабанах.

«КОГДА ПОКЛОННИКИ СОЗДАЮТ КАКУЮ-ТО ГРУППУ, ЭТО НАЧИНАЕТ ПРИОБРЕТАТЬ ЧЕРТЫ РЕЛИГИОЗНОЙ СЕКТЫ»

- Максим, вы сейчас заводите новых друзей или бережете старых, потому что они совершенно точно ценят вас за человеческие качества, а не за славу?

- Друг в моем понимании – это тот, который всегда выручит, на которого можно рассчитывать. Таких друзей сейчас приобрести – это из области фантастики. Но у меня в жизни есть друзья, их немного, но они настоящие. У меня есть пример, когда становишься ближе со старым знакомым из своего круга, который сделан из такого же вещества, что и ты сам. Но знаю я и такие истории, когда человек из артистической среды заводит дружбу с кем-то из корыстных целей, например, сближаются с полуолигархами и начинают подсасывать из них деньги: поют им песни и живут за счет этого.

- Говорят, что все самое интересное в мире лежит за пределами зоны твоего личного комфорта. Ради чего вы готовы из нее выйти?

- Я никогда не добивался какой-то особой зоны комфорта. Какая она была, когда я окончил школу, такая и осталась. Нужно было, конечно, решить вопросы жильем, семьей, друзьями. И вообще так вам скажу: я относительно недавно пришел к тому, что настоящий дауншифтинг – это не когда мажоры сдают квартиру в Москве и едут на Гоа, это умение радоваться тому, что у тебя есть. Ведь если посмотреть вокруг, у других, может быть, намного хуже, чем у тебя. Надо уметь концентрироваться на деле, и все эти комфортно-некомфортно останутся за бортом.

- Слава – это когда люди вдруг начинают видеть в тебе то, чего ты сам в себе не видишь, но чаще — то, чего в тебе и вовсе нет. Вы знаете, какие качества приписывают вам?

- Они могут приписывать мне все что угодно, но в каком-то своем кругу, на фанатских форумах - я это иногда читаю, как и комментарии под своими фотографиями в соцсетях. В данном случае какой-то фидбэк – ненастоящий, он оторван от реальности. Когда поклонники создают какую-то группу, это начинает приобретать черты религиозной секты, внутри которой адепты построили свою иерархию, а вокруг этой секты - ВРАГИ. Вокруг меня никаких адептов нет, я в секту никого не принимал и никого не назначал Великим Магистром или Мастером. Условно говоря, что происходит за пределами сцены, мне неинтересно. Какой успех мне важен? Хорошая группа, хорошие песни. Возможно даже «Ария» выше, чем каждый из нас. Если ты любишь «Арию», то должен учитывать и заслуги всех ее участников. Это некий храм, а мы его жрецы. И в этом отношении нам важно быть бессребрениками, избавиться от собственной меркантильности: что дано, то дано. Если впасть в эту золотую лихорадку, то будет очередной разлад и развал.

Максим Удалов: Если на сцене происходит чудо, магия, истерия, как у суперкультовых групп, когда они начинают играть, то можно в принципе друг с другом и не разговаривать. ФОТО: Евгений СТУКАЛИН.

Из первых уст

КАК У МАКСИМА УДАЛОВА ПОЯВИЛОСЬ ПРОЗВИЩЕ УТКОНОС?

- Когда мы работали с Виктором Векштейном, у нашего директора была манера, произнося фамилию, нарочно ее искажать. И вот однажды его о чем-то спросили, и он ответил: «Ну кто-кто? Маврин и Удотов». И начались шутки: Удотов, Укропов, Утесов, Утконосов. Над последним смеялись больше всего, и в итоге на нем и остановились. Это была просто какая-то цепочка случайностей. И это не значит, что человеку такие шутки нравятся. Но, думаю, почти все прозвища так и рождаются.